Россияне в ВСУ – как граждане РФ воюют за Украину – Анатолий Магадан интервью
Анатолий с позывным “Магадан” – главный сержант роты седьмого батальона Украинской добровольческой армии “Арей”, 129 бригады Сил территориальной обороны ВСУ. До 27 лет он жил в России, в Магадане, до сих пор является гражданином РФ. В Кривой Рог переехал вместе с женой, которая там родилась.
В эксклюзивном интервью OBOZ.UA он называет своей страной Украину.
В 2014 году “Магадан” участвовал в гуманитарной миссии “Черный тюльпан” и занимался эвакуацией тел погибших военнослужащих ВСУ. Также он преподавал “Защиту Отечества” в одном из криворожских лицеев и возглавлял организацию, занимающуюся поиском пропавших без вести во время Второй мировой.
24 февраля 2022 года Анатолий проснулся во время первых прилетов по Ингулецкому району Кривого Рога. Он уже имел план на случай начала полномасштабной войны, поэтому собрался, созвонился с друзьями, и они вместе начали готовиться к сопротивлению. Делали “коктейли Молотова” и т.д. Затем эвакуировали гражданских с временно оккупированных территорий. А потом “Магадан” пошел в армию, вступив в Криворожскую бригаду ТрО.
– Я так понимаю, что службой в Кривом Роге все не ограничилось?
– Да, мы уже поработали на Херсонском направлении, потом, после боевого слаживания, нас перебросили на Никопольское, а затем на Запорожское направление. Там мы уже занимались штурмами, потом в марте переехали на Донецкое направление и штурмонули село Нескучное, которое до нас штурмовали три раза разные бригады, но у них ничего не получилось.
Мы зашли туда вообще без техники, такого орки от нас просто не ждали. То есть у них там вся оборона была построена на том, что зайдет какая-то бронетехника, а мы пришли пешком. Четверо суток продолжался штурм Нескучного, мы понесли потери.
Следующей была Макаровка, а крайней штурмовкой именно по селам у нас было Старомайорское. Тяжелый штурм, мы были в подчинении 35-й бригады морской пехоты, сутки почти непрерывных боев. И последняя наша боевая задача – это посадки между Работино и Старомайорским. Там я был ранен.
Населенные пункты намного проще, чем посадку, штурмовать, посадку штурмуешь на характере. Это сложно, потому что посадки как таковой там уже нет, зубочистки одни остались, то есть стволы и все, нет укрытий как таковых. И когда тебя разбирают 24/7, дроны-fpv над тобой, а укрытия нет – это психологически сложнее
– Вы перечислили направления и населенные пункты, где ситуация очень серьезная. Это значит, что вас туда направляют как более подготовленных или по какой причине именно вас?
– Мотивация играет, конечно, очень большую роль, у нас почти нет отказников, как в других батальонах. Ну, определенная часть есть, но надо понимать, что год уже воюем – я имею в виду боевое время на передке. У нас уже год именно батальону “Арей, наш взводник “Шахтер” Андрюха – он такой коренастый, такой спокойный. Когда было очередное боевое задание, сел на лавочку, голову опустил, задумался… И я понимаю, что если “Шахтер” уже на грани, то что говорить о других ребятах? Нам уже всем тяжело психологически. Ты просто снова идешь на морально-волевых
– Вы ведь наверняка работаете не сами? То есть вы работаете в координации с другими подразделениями? Когда речь шла о том, что ВСУ освободили село Нескучное, сразу пошло такое соревнование, кто именно это сделал.
– Нескучку штурмовал именно батальон “Арей”, у нас была поддержка только артиллерии из других подразделений. Старомайорское штурмовали мы в составе 35-й бригады морской пехоты.
Работали по посадкам со 128 бригадой ТРО, то есть они тоже помогали, здесь я не могу сказать, что чисто мы это сделали. Но у нас (по сравнению с некоторыми подразделениями. – Ред) мотивации больше, у нас есть сильный моральный дух, большая слаженность – это когда вы с полувзгляда понимаете друг друга.
Когда ты начинаешь работать с другими подразделениями, им надо объяснять. Я по натуре человек вообще спокойный и мягкий, но когда боевые условия, начинаю материться. Вот заходит новое подразделение, и они еще не понимают, куда попали, кто-то говорит: “Я спать, наверное, сейчас лягу”. Я отвечаю: “Нет, чувак, накрылось “спать”, все мы пятые сутки без сна, здесь в 40 метрах – орки.
– Как к подразделениям ТрО относятся другие военные подразделения по соседству?
– Я не вижу особой разницы. Вы же понимаете, что сейчас у нас ВСУ – это срез украинского общества, и не важно, кто куда попадает в принципе. Это раньше был такой немного снобизм у военных по отношению к ТрО, допустим, когда мы были еще не готовы.
Сейчас это все сравнялось, вот я в госпитале лежал, так ребята из 79-ки говорили, что знают “Арей” и что это львы, мол, респект и уважуха. Мы как-то сделали себе имя.
– Есть ли у вас жалобы на работу артиллерии? Или даже не так: нормально ли у вас отработано взаимодействие с артиллерией?
– К сожалению, не всегда, когда просишь поддержку. Но я же говорю, что мы были отправлены в другую бригаду. Мы знаем, как работают наши минометчики, птичники (операторы дронов. – Ред.), здесь все четко. Вот мы рота огневой поддержки, у нас пацаны, когда был штурм посадок, по 2-4 суток не выходили с позиций, потому что не было кем менять. Специалисты тоже выбывают, понимаете. То есть было два человека в боевом расчете, номер первый ранен, его госпитализировали, а второму его менять не на кого.
Вот с ним до смешного доходило. Говорит: “Нам с позиций, мол, все вроде бы есть, но, ребята, передайте картошки вареной в мундирах, так хочется!”
– Картошки?!
– Ну да. Вот по поводу питания: девушки передают ланчбоксы на передок, есть возможность. Ланчбокс – это мясо, котлетка или рыбка, салат какой-то. То есть до такого у нас даже питание доходит. Другие: “А что, так можно было?”. Можно. Если есть возможность кормить бойцов нормально, то почему нет. И не сложно того же картофеля вареного в мундирах и какие-нибудь консервы или селедку передать бойцу, который не выходит с позиций 2-4 суток.
– Скажите, пожалуйста, мотивированное и обстрелянное, имеющее неплохой опыт подразделение – чего ему не хватает, кроме картофеля в мундирах?
– Бывает нехватка боекомплекта определенного вида. Ну, потому что выстреливаем очень много, в принципе. С машинами сейчас более-менее наладилось, потому что бывало такое, что все машины вышли из строя в период дождей. Это же посадки, постоянные обстрелы, и машины ломались, оставалось на все подразделения два пикапа.
Потом, птички – теперь вот положили очень много птичек, у нас их почти не осталось. Когда по нам работал танчик: 18 приходов в течение 15 минут, он разобрал все, что там было, полностью, мы тогда на сутки примерно остались без глаз (без дронов и приборов видения. – Ред.). Вообще птички – это то, что всегда необходимо, в принципе это расходный материал.
FPV-дроны у орков четко работают сбросами по нашим позициям: сделал сброс, отошел и ждет. И мы тоже ждем, и из норок не вылазим, потому что они хитрые, выжидают, когда мы выйдем посмотреть, что там. Прошло 8 минут – и уже второй дрон жужжит, и так они менялись в течение суток, 8 минут – сброс, 8 минут – сброс. И еще там какой-то орк сидел с подствольной мортирой, в 100-150 метрах, и каждые полчаса бросал гранатку по нам. Он не попадает: вперед-назад, перелет-недолет, но психологически это все равно давит
– Чему орки научились, в том числе у нас, за время полномасштабной войны?
– Они изучают наши методы и очень быстро все перенимают и перехватывают. Вот сейчас они чаще всего работают уже полностью в “пикселе”. Задвухсотили одного – был весь в “пикселе”, в “Таланах” (украинская тактическая обувь. – Ред.), в нашем бронежилете, в нашей каске, только вот такая узкая полоска белая на ноге и все.
Они научились работать с рациями, и уже нет тех разговоров в эфире, как раньше было, оно нам очень четко помогало. Например, во время штурма Старомайорского у нас была трофейная рация, мы настроились на их волну. Сейчас так же коротко, как мы, разговаривают.
К сожалению, телевидение до сих пор показывает, что там чмобики. Нет там чмобиков уже. Специалистов очень много осталось, они уже более подготовленные и слаженные.
Хотя проколы у них обычно бывают, и мы этим пользуемся. Вот, например, из последнего: мы уже штурмонули посадку, а им говорили с радиоперехватом, что типа вы идете на усиление НП-шки (наблюдательного пункта. – Ред.). И вот они, 12 человек, спокойно, вразвалку идут по посадке: “Добрый день”. Мы их встретили. И так они двое суток еще приходили “на усиление”, а потом кричали: “Да мы восьмая рота, 60-я бригада, куда вы стреляете…”. Мы там их нормально так накрошили за это время.
– А в общем, за все время боев?
– У нас была группа – девятеро человек и всего за 5 суток мы более 40 накрошили. Это птичники наши подтвердили. Но мы работали слаженно, и после нас ребята зашли, другая группа, тоже работали слаженно. Они пытались нагло зайти, например на БМП и танках, и наши ребята их достойно встречали РГД-шками, затем минометы подключились.
– Какое сражение вам запомнилось больше всего?
– Ну вот то, когда я контузию получил. У нас тогда минуты, наверное, за три было уже несколько раненых: и легкие, и тяжелый, и средней тяжести. Мы тогда оборону вдевятером держали еще двое суток и удержали без потерь. То есть я вывел всю группу, все живы-здоровы. Ну, легкие ранения с контузией – это не считается. Мы их столько наловили, этих контузий…
Меня, когда вывезли, врач говорит: давайте ушко посмотрю. Я говорю – у меня все нормально. Он смотрит, зовет младшую коллегу и говорит: вот классическая акубаротравма (воздействие взрывной волны на слуховой и вестибулярный аппараты. – Ред.), потому что там, оказывается, барабанная перепонка лопнула. А я даже и не почувствовал, ну просто было как онемение частичное.
Страшно было, реально страшно. Потому что они массово на нас перли, доходило до того, что мы не успевали перезаряжаться.
– Какие вы видите перспективы развития событий вообще?
– Мы же понимаем, что контрнаступления у нас не произошло. Сейчас зимняя кампания впереди, то есть мы снова засядем в окопы.
У нас людей не хватает мотивированных, вот в чем проблема. Не тех, кого за шкирку привели в военкомат, потому что это часто СОЧ-ники (СОЧ – самовольное оставление части. – Ред.) или “больные”, которые начинают просто косить. У противника человеческий ресурс очень большой. У нас уже людей не хватает, и нужно думать, какая мотивация должна быть в принципе
– А с вашей точки зрения, какая должна быть мотивация?
– Ну, мне непонятны сейчас некоторые решения нашей власти. Например, по снятию заработной платы по поводу вывода за штат. Ну вот человек получил ранение, лег в госпиталь и получает 660 грн.
– Эту ситуацию пытались исправить еще летом и приняли соответствующий закон, даже есть сайт, на котором есть разъяснение, что делать в этой ситуации. Должны были поднять, там уже не 600 грн.
– Ну, пока еще нет. Вот у нас сейчас столкнулись с этим ребята. Многие звонят, жалуются, мол, я 660 получил, больше выплат нет. Какая мотивация будет у бойца при этом, вы понимаете. То есть селезенку вырезали или сделали какую-то операцию, вырезали осколок, боец нетрудоспособен некоторое время. И ему платят столько… Ну хорошо, у кого есть запасы денежных средств, и мы своих поддерживаем, у нас это принято, если кто-то попал в госпиталь, ребята скидываются деньгами.
У меня такое ощущение, что существует как бы две Украины: одна в тылу – это та, которая устала от войны. И вторая, которая не устала от войны, – она на передке.
– Как вы видите перспективы вашего подразделения?
– Сейчас нас вывели на восстановление. Это будет какое-то время на восстановление как психологически, так и личного состава, потому что кадров не хватает, нужно людей учить. У нас рота огневой поддержки, ты же не поставишь любого человека за тот же АГС (станковый автоматический гранатомет. – Ред.). Ему сначала нужно научиться.
И сейчас нам нужно определенное время, чтобы научить личный состав и провести боевое слаживание. И все, дальше будем так же воевать, может быть, даже и лучше. Смотрите также это интервью в формате видео, в рамках проекта “Мнение”
